— Сбежала, а дальше?

— Мы на тот момент в столице жили, — пояснила я. — Так что… наняла экипаж, добралась до резиденции Ордена, а потом… пробралась в кабинет архимага и устроила показательное выступление.

— Щит слепила?

Я помотала головой, отпила из бокала.

— Истерику устроила. Со слезами, криками и всем остальным.

Боевик расплылся в улыбке. Не издевательской, а какой-то… очень тёплой, очень понимающей.

— Неужели сработало?

— Как видишь, — усмехнулась я.

Тот день был тяжёлым и знаковым. Я действительно рыдала в кабинете архимага Центруса, а глава Ордена рассеянно подавал салфетки и даже не пытался успокоить. Зато когда в кабинет ворвался отец — это через час или два случилось, — такой разнос моему родителю устроил, что вспомнить страшно.

Господин Форан, первый министр Верилии, краснел и, кажется, впервые не знал что ответить.

Правда, в академию отдал вовсе не потому, что испугался отповеди. Просто Центрус доходчиво объяснил: иначе не выживу. Магический дар моего уровня может быть опасен, если не приручить, если не научить меня им управлять.

Мне тогда восемь было…

— Но дорога в Орден тебе заказана, — заключил Кир. — Разве что снова сбежишь.

Я лукавить не стала, скрытничать тоже.

— Не сбегу. После академии я буду жить как положено, ни шага в сторону не сделаю.

— То есть жених действительно есть? — спросил боевик.

— Конечно.

Кир сделал большой глоток, сказал:

— Непросто тебе.

— А тебе легко? — это не вопрос был, вернее… вопрос риторический.

— Что, неужели заметно?

Я промолчала.

В среде магов не принято кичиться титулами, здесь имеет значение только уровень дара и мастерство. Мы даже имя рода называть не обязаны. Здесь аристократы и простолюдины на равных, хотя первым учиться всё-таки легче — иной уровень воспитания, изначальных знаний, достатка.

Зато вторые не обязаны уходить со службы только потому, что того требует долг перед семьёй. Вторых не принуждают работать на тайную канцелярию и куда реже приписывают к государственным ведомствам и министерствам. Вторые свободны, а первые… надёжны, что ли. Надёжны с точки зрения власти, разумеется.

Не знаю, как другие, а я печать долга на лице Кирстена увидела сразу. И поверила ему потому, что синеглазый боевик — ягодка с того же поля, что и я.

— По окончании академии я буду вынужден заниматься делами семьи, — признался Кир, делая новый глоток. — Это последний год моей свободы.

И снова не могу сдержать улыбку. Конечно, это не моё дело, но…

— Ты как-то странно этой свободой пользуешься.

Боевик глянул вопросительно, а я не постеснялась пояснить:

— Даяна, Лим, Карас. И они точно не единственные, кто в твою сторону смотрит.

Кирстен шумно вздохнул и закатил глаза.

— И ты туда же? — делано возмутился парень. — Эмелис, я тебя умоляю…

Мольбы мольбами, но всё равно интересно. А тёплое вино тут ни при чём — клянусь.

— Кир, почему ты ни с кем не встречаешься?

— А смысл?

Я торопить не стала, задавать наводящие вопросы — тоже. Терпеливо молчала, ожидая, когда синеглазый собеседник соизволит пояснить.

— Эмелис, ты же понимаешь, чего хотят девчонки. Тем более защитницы. Тем более когда речь идёт об отношениях с боевиком.

Тот факт, что с темы особо одарённого трио Кирстен соскочил, ничего не значил. Я это по тону поняла, по взгляду.

— А я не могу жениться на магине, — продолжал парень. — Семья не позволит.

— Готовят к политическому браку?

— Нет. Не совсем. Вернее, пока нет, но в том, что брак будет политическим, не сомневаюсь.

Кир снова хлебнул вина, я тоже пригубила. Потом отставила бокал, плотней запахнула пожертвованный синеглазым камзол. Я уже почти согрелась, но дело не в вине и не в камзоле было. Просто впервые за последние дни чувствовала себя комфортно, в безопасности.

— Но дело не только в долге. Я прекрасно осознаю, что магиня не сможет вписаться в мою среду. Это будет проблемой, причём не столько для меня, сколько для неё, понимаешь?

Ну да, понимаю.

В среде магов совершенно иные отношения, нежели в свете, — у магов всё проще. Не нужно уметь жеманничать, держать лицо, соблюдать троллью тонну приличий. Никто не осудит, если выйдешь в люди в мужском костюме или обрежешь косу. Если ответишь на вызов мужчины — тоже кривиться не станут, даже наоборот.

И всё бы хорошо, но к этой вседозволенности привыкаешь настолько быстро, что… нет, дороги назад не существует. Даже себя не могу представить в роли степенной хозяйки замка, не то что какую-нибудь Дирру или Жез. И это при том, что в меня манеры при каждом удобном случае вколачивали, да и сама старалась держаться, помнить, кто я и какая судьба меня ждёт.

— С защитницами понятно, а остальные?

Кир понял вопрос правильно и юлить, как и прежде, не стал.

— Мне не нужна любовница. Не хочу.

Я не могла не удивиться. По академии, конечно, ходили сплетни, дескать, у Кира даже там, «на воле», никого нет, но… но я была убеждена, что именно сплетни. Такие, как он, не бывают одиноки.

— Я вдоволь насмотрелся на любовниц и фавориток. Большинство из них… — Кир снова к бутылке приложился, но морщился явно не от вкуса вина. — Редкая женщина согласится на такую роль… безвозмездно. И проблема вовсе не в побрякушках и землях. Побрякушки приедаются рано или поздно, на смену приходит другой интерес, другая жажда — власть. И однажды ты понимаешь, что пригрел на груди змею, потому что там, где жажда власти, всегда интриги, измены, и… яд в бокале тоже возможен. Всё возможно.

В голосе Кира не было той боли, которая сочится из уст тех, кто пережил то, о чём он рассказывает. Моего синеглазого собеседника не предавали, но он действительно видел.

— Лучше одному, чем так, — заключил боевик.

И я не могла не признать, что в его словах есть огромная доля истины.

Глава 4

Я не заметила, как уснула, а проснулась от лёгкого прикосновения к щеке и насмешливого шёпота:

— Мелкая… Мелкая, хватит храпеть…

Что?! Кто храпит?! Я?..

Я аж подпрыгнула и чуть не впечаталась лбом в подбородок Кира.

Моя прыть, равная попытке покушения, удостоилась тихого смешка.

— Просыпайся, — повторил боевик. — Нужно вернуться в академию до того, как твои поклонники запаникуют и пойдут к преподам.

Я не сразу сообразила, что к чему, и место, которое Кир позволил называть своей берлогой, вспомнила не сразу. Тут по-прежнему пахло сыростью, но свет был приглушён, будто кое-кто… ждал, пока высплюсь.

— Который час? — голос прозвучал хрипло.

— Не знаю, но полночь миновала точно, — отозвался Кирстен. Протянул руку, хотя помочь выбраться из вороха юбок точно не мог.

Я с великой неохотой впихнула ноги в туфли, стянула камзол.

— Оставь, — велел синеглазый.

Замерла, окинула благодетеля пристальным взглядом. Отдав камзол, боевик остался в тонкой шёлковой рубашке. Ворот был расстёгнут, чёрный цвет ткани подчёркивал белизну кожи. Такая только у северян бывает, ну и… у благородных верилийских девиц, которых всё лето заставляют купаться в молоке и берегут от солнца.

— Эмелис, я не сахарный, — угадав ход моих мыслей, заявил Кир. — Не растаю. А ты замёрзнешь и простудишься.

Не хотела, но как-то так вышло, что хлюпнула носом.

— Что, уже? — возмущение в голосе боевика было наигранным, но почему-то приятным.

Пришлось снова накинуть камзол на плечи и отдать ладошку на откуп этому странному брюнету, который…

— Кир, ты умеешь видеть ауры?

До меня только сейчас дошло. Ведь нам удалось скрыться именно потому, что Кир видел, чувствовал преследователей. Но дара менталиста у него быть не может. Он боевик, с долей способности к универсальной магии. Боевикам, равно как и защитникам, видеть ауры не дано, а универсалам это очень-очень сложно.

— У меня есть амулет, — признался парень.

Я шумно выдохнула. Не то чтобы я против менталистов, но… их никто не любит. Они слишком много знают, слишком много видят.